Название: «Приказ № 39»
Поиск скрытых знаков в условиях диктатуры
Автор: Соу
После 24 февраля некоторые слова помимо прямого смысла приобрели значение маркеров, отделяющих своих от чужих. Читая текст незнакомого автора, читатель может ориентироваться на то, какие предлоги используются в тексте: «в» или «на». Произнесённое собеседником «СВО» вместо «вторжение» или «война» мгновенно меняет призму, сквозь которую смотришь на человека. Зашифрованное сообщение «*** *****» теперь не только хороший повод для задержания полицией, но и часть новой знаковой системы при тотальном контроле со стороны государства. Сюда же можно отнести одиночные пикеты с ироничными плакатами и использование колбасы “Мираторг” в качестве антивоенного послания . Одним из ярких примеров стал случай в Тюмени, где девушка написала на асфальте синим мелком «НЕТ В***Е», за что на неё был составлен протокол по ч. 1 ст. 20.3.3 КоАП (штраф от 30 тысяч рублей до 50). Однако она смогла убедить судью, что за звездочками скрывается «НЕТ ВОБЛЕ». Несмотря на последующее повторное разбирательство и штраф в 30 000 рублей, вобла успела стать знаком-индексом. Те, кто понимают этот знак и разделяют антивоенную позицию, могут чувствовать себя сообществом.
Человечество общается посредством обмена знаками, будь то слова, жесты, эмодзи, мазки краской по холсту или мемы. С помощью зашифрованных сообщений человек способен незаметно доносить послание до тех, кто находится с ним в одном семантическом поле.
Это может быть очень простой знак, наполненный большим смыслом. Например, если человек надевает худи с надписью «до///демся» или носит на рюкзаке значок Peace, делает сине-жёлтый маникюр или выходит на улицу с нарисованным на шоппере голубем с оливковой ветвью в клюве, он посылает окружающим сигнал о своей позиции и отношении к событиям. В условиях политических репрессий одной из форм протеста стал «Тихий пикет», придуманный фем-активистками, участие в котором подразумевало ношение одежды с антивоенной символикой.
В контексте происходящих в России событий даже пустой лист способен стать символом протеста. Для власти он равнозначен прямому высказыванию, как и для людей, которые узнают о задержании пикетчиков из СМИ.
Коммуникация, даже самая элементарная, подразумевает под собой не только передачу информации, но и адекватную реакцию на полученную неё.
Пример — работа уличного художника Миши Маркера из Петербурга «Идет снег».
Ребус для своих передаёт и гнёт цензуры, и обособленность общества от происходящих ужасов, и рифмует обыденное с ужасным, обращая войну в быт.
Однако, когда государство приемлет только одну трактовку сообщений, исключая любую альтернативу, периодически возникают ситуации, когда происходит «вчитывание» чужого знака в не принадлежащее ему семантическое поле.
В книге «Опасные советские вещи» антропологи Александра Архипова и Елена Михайлик исследуют гиперсемиотизацию1 в СССР как глобальное явление. Основываясь на реальных случаях, произошедших в 1930-е годы, авторы показывают, как предметы повседневности становились носителями опасных вражеских знаков.
Например, в феврале 1937 года Народный комиссариат местной промышленности выпустил специальную серию «пушкинских тетрадей» с портретами поэта и иллюстрациями к его произведениям на обложках. Однако прошло чуть меньше года с тех пор, как школы и торговые точки получили предписания в срочном порядке изъять тетради. Художника Михаила Смородкина в результате этой истории сослали на Колыму. Причиной паники послужило спецсообщение, отправленное Сталину и Ежову секретарем Куйбышевского обкома ВКП(б) Постышевым по поводу двух партий пушкинских тетрадей, выпущенных пензенскими и саратовскими фабриками. В спецсообщении он утверждает, что на репродукциях картин можно найти контрреволюционные элементы: в случае с Васнецовым он нашел лозунг — «Долой ВКП», а у Айвазовского — свастику на голове Пушкина в том месте, где расположено ухо. Указания по оценке произведений описывались в специально разработанном Приказе №39
«Приказ № 39 по Главному Управлению по делам литературы и издательств 14 февраля 1935 г.» обязывает всех цензоров, имеющих отношение к плакатам, картинам, этикеткам, фотомонтажам и проч. – установить самый тщательный просмотр этой продукции, не ограничиваться вниманием к внешнему политическому содержанию и общехудожественному уровню, но смотреть особо тщательно все оформление в целом, с разных сторон (контуры, орнаменты, тени и т.д.), чаще прибегая к пользованию лупой.
Таким образом сакральный образ Пушкина становится средой обитания нового знака. Михаил Смородкин не рисовал свастику на лице Пушкина, тем не менее адресат, «увидев» несуществующий знак, приписывает адресанту (в данном случае художнику) сознательное намерение разместить сообщение в этом семантическом поле.
Если вернуться в наше время, то можно с легкостью найти проявления того же механизма. Для этого должна была сложиться схожая ситуация, при которой общество охватывает моральная паника2, а государство стремится уничтожить любое двусмысленное прочтение своего послания. Поэтому мы и натыкаемся на новости о том, что в Нагатино-Садовниках перекрашивают песочницы после жалоб местных жителей, в Москве штрафуют на 10 тысяч рублей за сине-желтые кроссовки, а в Нолинске девятилетний ребёнок оказался избит за то, что катался с горки на сине-жёлтой ватрушке. Периодически возникают ситуации, когда граждане предугадывают реакцию властей, собственноручно стараются исключить двумысленное прочтение знаков. Как случилось с домами Магаданской области, где жители стали присылать фотографии дома с полосами желтого и синего цвета в местные паблики и телеграм-каналы.
Гиперсемиотизация встречается не только при Путинском режиме. За протестами 2020 года в Беларуси последовало много задержаний и абсурдных уголовных дел. Например, минская милиция задержала Андрея Пархоменко, обвинив его в том, что он принял участие в несанкционированном пикете, использовав для этого «бумажное полотно красно-белого цвета на стекле балкона». На балконе оставалась коробка из-под телевизора фирмы LG от прошлых жильцов, которую он не успел выбросить после въезда в новую квартиру.
Действия управления по борьбе с коррупцией в республике Беларусь могут быть интерпретированы, как следование тому же принципу. Мария Войнова была задержана в связи с тем, что её подпись нашли схожей с аббревиатурой, которую в Беларуси ещё в 2018 году признали экстремистской. С ней провели профилактическую беседу, дали официальное предостережение, а после предъявили обвинение. Всё то же знакомое «вчитывание» чужого знака в не принадлежащее ему семантическое поле.
На фоне ужесточающихся репрессий поиск скрытых знаков стал для властей своеобразной попыткой контроля над ситуацией. Государственные служащие, представители закона и рядовые граждане стараются предугадать желание начальства, чтобы хоть как-то обезопасить себя в постоянно меняющихся непредсказуемых условиях. Это происходило во времена сталинского террора, в эпоху доносов и трудовых лагерей. Это происходит сейчас, когда война мобилизует поиск не только внешнего, но и внутреннего врага. Гиперсемиотизация, которую мы сейчас наблюдаем, связывает прошлое и настоящее. Возможно, спустя годы происходящие процессы будут изучать и описывать ученые, как сделали это Александра Архипова и Елена Михайлик в своей книге «Опасные советские вещи». Глобальные явления станут частью истории и лягут в понятные структурированные абзацы, пусть даже сейчас происходящее кажется абсолютным хаосом.
Гиперсемиотизация — состояние, когда люди начинают видеть несуществующие знаки. Относится к области семиотики - науки о знаках и символах. Как правило, несуществующие знаки видят психически больные люди, а при гиперсемиотизации их видят лица без каких-либо психических отклонений. Количество лиц, распознающих такие знаки, увеличивается в силу того, что знаки выгоднее видеть, чем не замечать.
Моральная паника - общественное явление, характеризующееся тем, что общество начинает верить в мнимую угрозу собственной безопасности или моральным устоям. Понятие появилось впервые в середине XIX века, научное внимание получило после публикации в 1972 году социолога Стэнли Коэна «Народные дьяволы и моральная паника».